Судебно-психологическое установление правды

Калин Гайдаров, София, Болгария

Установление истины при наличии факта совершенного преступления является основным принципом наказательного (уголовно-процессуального) судопроизводства. Согласно ст. 13 болгарского Наказательно-процессуального кодекса (НПК), суд, прокурор, органы расследования обязаны принять все меры для установления объективной истины. Правила и средства ее установления закреплены законом. Эта деятельность, однако, является не только сугубо специфической, но и весьма комплицированной в силу влияния множества факторов на формирование у процессуальных органов стабильного убеждения. Как мы уже отметили, установление объективной истины является основным принципом болгарского НПК, и его следует понимать как максимальное соответствие между действительными событиями и доказанными фактами. Разумеется, достижение подобного оптимума скорее желательно, нежели реально. Поэтому необходимо определить границы (психологические, личностные), в рамках которых можно было бы принять, что истина установлена. Это означает, что на практике при установлении объективной истины существуют два подхода, которые одновременно противостоят друг другу: это, с одной стороны, номинальный и категорически постулированный принцип действительной, «объективной» правды, а с другой стороны, реальный принцип доказанной, «субъективной» правды.

Что, однако, означает «объективная» и «субъективная» правда? Проблема состоит в том, что воссоздание обстоятельств, связанных с преступлением, производится личностями, вовлеченными в него. С какой степенью точности субъект как личность может описывать те или иные события, происходившие с ним в прошлом? Существуют ли «факты», которые «доказаны», но не являются объективной реальностью, не имели места вообще или же имели место, но в другом виде? Превращаются ли они в правду только потому, что суд имеет право строить на них свое заключение?

В сущности, за этими вопросами стоит фундаментальная проблема субъективности человеческого восприятия, которую совершенно неправильно рассматривают как проблему когнитивную. Житейское понимание правды связано с объективностью как таковой, вне круга реализующих ее субъектов.

Очевидно, однако, что объективность, как человеческая бытийность, никогда не может быть «чистой» предметностью, человеческая правда всегда субъективна, независимо от того, идет ли речь о событиях самих по себе или о событиях, познаваемых через субъекта (например, когда свидетель рассказывает о случившемся раньше нарушении правопорядка). В этом смысле установление правды условность, которая всегда зависит от производящих его субъектов (в случае уголовного судопроизводства от органа правосудия и от адресата его действий).

Именно поэтому вопрос о личностных особенностях субъектов, занятых в конкретном наказательно-правовом производстве, является вопросом исключительной важности. В сущности, установление объективной правды это процесс помещения личности в интерактивное процессуальное пространство.

И здесь очень важно следующее.

Во-первых, каким образом указанные субъекты индивидуализируют события? Известно, например, что воспоминание подвержено непрерывной переработке, в ходе которой на объективную реальность накладываются субъективное восприятие и оценка. Это может привести к искажению реальных событий в субъективно- личностном пространстве. В лучшем случае преобразование хранимой информации приводит к разнообразным изменениям изначальной картины (например, картины из разных сюжетов могут быть смешаны, субъективно пережиты и представлены как один сюжет и т.д.).

Во-вторых, каким образом функционирует когнитивная структура личности? Возможно, например, такое состояние, когда в силу тех или иных функциональных или органических изменений возможности индивида снижены или ограничены, и в этом случае он не в состояние воспринять и обработать реальную действительность. Или же, по причине специфики опыта индивида, данное событие всегда носит субъективный характер, который отражается в воспоминаниях и рассказах об этом событии.

В-третьих, каковы намерения индивида? Есть ли у него, например, достаточно серьезные причины быть недобросовестным свидетелем, умалчивать, искажать факты, врать и т.д. Или же, наоборот, его личные интересы обусловливают «сверхмотивированность» в даче максимально объективной информации, известной ему. В любом случае, воспроизведение хранимой в памяти информации модифицируется под влиянием субъективных намерений, которые, в конечном итоге, в большей или меньшей степени направлены на защиту собственного «Я».

В-четвертых, какова возрастная и эмоциональная специфика индивидуального функционирования? Популярными примерами в этом смысле являются те случаи, когда в наказательный процесс привлекаются малолетние лица. В практике болгарских органов расследования намечается совершенно очевидная в возрастно-психологическом плане тенденция: дети являются ненадежными свидетелями, они постоянно меняют свои показания, добавляют или упускают детали, путают реальное с фантазийным и пр. Такая же проблема наблюдается в тех случаях, когда речь идет о сверхвозбудимом в эмоциональном плане или же о глубоко фрустрированном ситуацией свидетеле.

В-пятых, важна профессиональная компетенция органов расследования. Процесс или характер получаемой информации зависит от модели поведения представителей органов расследования. Некоторые способы поведения могут служить катализатором в процессе воспроизведения событий, другие, наоборот, могут его тормозить.

В-шестых, необходимо иметь в виду, что во внутрисубъективном плане переживание времени и пространства является индивидуально переработанным. Эта переработка может выглядеть по-разному. Так, в некоторых случаях череда событий «растягивается», а в других «сужается». Реальность событий субъективизирована в том смысле, что они могут быть как почти соответствующими действительности, так и полностью искаженными. Но событий вне времени и пространства нет, следовательно, субъективное изменение событий это, по существу, изменение правды. Тогда вновь встает вопрос о субъективности объективной истины, а вместе с ним - и вопрос о поисках правды, прежде всего и более всего в наказательном процессе – через субъективно-психологическое восприятие личности.

Это проблемы, которые невозможно решить полностью, но они ставят перед органами правосудия задачу искать постоянно способы максимального приближения установленного к действительному.

Юристы, однако, ищут иные способы решения указанных проблем. В центре их внимания находятся средства, которые следует использовать в целях установления правды. Значимость проблемы обусловлена, необходимостью использовать разнообразные способы и средства для получения фактов, имеющих существенное значение в каждом конкретном случае. Разумеется, это исключительно важный вопрос и его действительно можно решить указанным способом, но он не исчерпывает всей проблематики.

Так, например, при абсолютном соблюдении процессуально закрепленных средств и способов могут быть установлены факты, которые относятся к конкретному случаю, но которые не являются истинными, т. е. вообще не имели места; и наоборот, с помощью не установленных законом подходов можно получить данные, которые являются правдой, но они процессуально не важны, независимо от того, что действительно имели место.

В силу указанных причин болгарское процессуальное законодательство предъявляет несколько требований к доказательствам, на базе которых органы правосудия строят свои решение. Это допустимость, относимость и необходимость.

Качество доказательственного материала, которое имеет значения для настоящего изложения, - это допустимость. Допустимость связана с тем, имеет ли суд право принять во внимание и учесть эти доказательства при формировании своего убеждения. Именно здесь возникает вопрос о допустимости доказательственных средств, и именно поэтому болгарский Наказательно-процессуальный кодекс содержит требование законосообразности доказательственных средств как способ сбора и проверки доказательств. Это означает, что доказательства будут процессуально пригодными лишь тогда, когда они собраны и проверены исключительно только указанными в законе средствами.

Применение полиграфа в деятельности по установлению относящихся к данному преступлению фактов ставит ряд вопросов, связанных с допустимостью подобного средства. С одной стороны, в самом наказательно-процессуальном кодексе исследование на полиграфе не рассматривается как способ получения доказательств, а с другой стороны, психологические характеристики этого метода не могут быть в достаточной степени убедительными.

Когда можно было бы проводить исследование с применением полиграфа? Проведение такого исследования в качестве доказательственных способов возможно при допросе и экспертизе.

По существу, проблема осуществления судебно-психологической экспертизы с применением полиграфа является скорее материально- правовой и методологической, нежели процессуальной. Основные возражения болгарских магистратов связаны с тем, что только суд уполномочен, согласно болгарскому законодательству, выносить решение относительно виновности кого-либо в совершении преступления.

При этом суд категорически отказывается принимать во внимание экспертные заключения, основанные на исследовании с использованием полиграфа, если в них содержатся, хотя и с определенной степенью вероятности, утверждения о сопричастности кого-либо к совершению данного преступления, так как, по его мнению, происходит подмена субъекта судебного решения.

Решение будет найдено тогда, когда верификация с использованием полиграфа данных о преступлении будет ориентирована целиком и полностью именно на эти данные, без каких бы то ни было заключений и /или верификации относительно вины /субъективного отношения/ исследуемого лица и относительно авторства деяния. Таким образом, суду предоставляется возможность чувствовать себя вполне комфортно в зоне своих полномочий.

Но это только правовая сторона проблемы. Остается методология, а она должна обеспечить оптимальное соответствие психофизиологического исследования с использованием полиграфа материально-правовым параметрам наказательного производства в каждом отдельном случае. Здесь, если не касаться бессмысленного спора о валидности метода полиграфных проверок, остается серьезный вопрос о когнитивно-аксиологическом аспекте информации, которой располагает субъект.

Когнитивное пространство личности позволяет прошлому опыту существовать психически, т.е. в другом временном интервале. Здесь мы не будем касаться проблем изменения психической информации в зависимости от пространственно-временного восприятия, так как основные моменты мы рассмотрели. Не менее важным с методологической точки зрения представляется вопрос о ценностном смысле информации.

В компетенцию эксперта, осуществляющего судебно-психологическую экспертизу, не входят оценка юридических признаков субъективной стороны преступления (вина, мотив или цель в юридическом смысле слова), моральная оценка личности и поведения подэкспертного лица, равно как и медицинские диагнозы. В этом смысле ему не следует измерять аксиологические аспекты информации.

Между тем психическое отражение прошлого опыта не может не быть аксиологизированным в силу самой сущности индивидуальной субъективности. В этом смысле любое выявление правды, в том числе и с помощью полиграфа, будет связано с субъективным значением, которое приписывается данной информации лицом, обладающим ею.

Более того, когда вопрос касается участия в наказательном производстве (в качестве свидетеля, жертвы или преступника), что само по себе является субъективно-ультимативным, данное лицо будет находиться под сильным влиянием своего «Я». Когда речь идет о личностном экстремуме рассудочного типа, наиболее сильной регулятивной сетью является «Я», а он по дефиниции аксиологичен, более того – он сама аксиологичность.

Следовательно, когда данное лицо в качестве свидетеля подвергается допросу об обстоятельствах преступления, в котором оно принимало участие, это лицо будет говорить об обстоятельствах как о «своих», т.е. о трансформированных его собственным сознанием аспектах, проекциях, нюансах и т.д. объективной (в действительности имевшей место) правды. Это так еще и в силу рационалистических особенностей допроса как психологического подхода. Это означает, что субъект может манипулировать информацией в зависимости от своих интересов и перспектив, т.е. в соответствии со своим «Я».

На фоне всего вышеуказанного опрос с использованием полиграфа может оказаться удачным выходом из методологических затруднений. И это действительно так.

Выявление правды с помощью полиграфа происходит путем регистрации психовегетативных изменений субъекта, при этом в сопоставлении с аналогичными изменениями по отношению к другим значимым темам. Цензура собственного сознания не может сделать свое дело до конца и изменить информацию относительно себя, так как сознание не властвует над вегетативным полем. В то же время, поскольку оно все же присутствует в конструкции исследования, им нельзя полностью пренебречь. Сознание остается «фильтром», но его роль в этом случае – быть цензором самому себе. Это означает, что когда субъекта спрашивают о том или ином обстоятельстве, связанном с данным преступлением, субъект рассуждает в соответствии со своей шкалой ценностей, он спрашивает себя, может ли он поделиться той информацией, которой располагает, не нанося себе никакого ущерба, или нет. Но сам факт, что субъект, будучи одновременно источником информации и ее цензором, заставляет его заниматься внутренней борьбой (манипуляцией правдой, а не самой правдой как таковой). Именно в этой конструкции имплицированные вегетативные реакции являются в большей степени конотатами, нежели денотатами, иными словами, они в большей степени правда, чем неправда.

И вновь повторю: все, что касается достоверности выявления правды с помощью полиграфа в контексте судебной экспертизы, – в руках эксперта-полиграфолога во всех смыслах.

Литература

1. Комиссарова Я.В., Семенов В.В. Особенности невербальной коммуникации в ходе расследования преступлений. М., 2004.

2. Сахнова Т.В. Основы судебно-психологической экспертизы по гражданским делам. М., 1997.

3. Kozel, F.A., Padgett, T.M & George, M.S (2004). А Replication Study of the Neural Correlates of Deception. Behavioral Neuroscience, Vol.118. No 4, pp.852-856.

4. Lykken, D. (1998). A Tremor in the BloodiUses and Abuses of the Lie Detector, 2d ed. New York: Perseu.

5. National Academy of Sciences (2002). The Polygraph and Lie Detection – Washington, dc National AcademyPress.

6. Saxe, 1 (1991). Lying: Thouths of an applied social psychologist. American. Psychologist, Vol.46, No 4 pp.409 - 415.

7. Saxe, L.& Ben-Shakhar, G.Daubert. Psychology, Public Policy and the Law, V ol. 5, No 1 pp. 203 - 223.

Комментарий редакции

Редакция надеется на взаимопонимание с автором Калином Гайдаровым, директором института психологии МВД Республики Болгария, по поводу проведения небольшой адаптации текста его статьи для русскоязычных читателей полиграфологов, не являющихся специалистами в области теории психологии.

Когнитивная психология – раздел психологии , изучающий когнитивные, т. е. познавательные, процессы человеческого сознания . Исследования в этой области обычно связаны с вопросами памяти , внимания , чувств , представления информации , логического мышления , воображения , способности к принятию решений . Многие положения когнитивной психологии лежат в основе современной психолингвистики .

Аксиология (от греч . αξια - ценность) - теория ценностей , раздел философии . Аксиология изучает вопросы, связанные с природой ценностей, их местом в реальности, и о структуре ценностного мира, то есть о связи различных ценностей между собой, с социальными и культурными факторами и структурой личности.

Комплицировать - свертывать. Имплицировать - заключать в себе, предполагать, подразумевать. Коннотат - смысл. Денотат - предмет или явление, обозначаемое языком в конкретном речевом произведении.